– Вы сейчас работаете советником Генпрокуратуры. Участвуете в следственных действиях, которые касаются «кассетного скандала»?

– С какой стати? Есть следователь, он — самостоятельная фигура, принимающая решения по делу. Поскольку так называемые записи в кабинете президента проводились, когда я работал генпрокурором, то любой мой интерес может истолковываться как давление на следствие. Этого я не желаю и не допущу. Следствие должно пройти в строгом соответствии с требованиями законодательства.

– В Украину вернулся Николай Мельниченко с новыми пленками. В частности с записью разговоров Кучмы с Ющенко и Януковичем. Во время вашей работы генпрокуророром, вы знали об этих записях?

– Знал я ровно то и столько, сколько знал каждый.

– Среди последних звучали заявления Мельниченко о записях, где бывший президент Кучма давал вам указание посадить главу правления банка «Славянский» Бориса Фельдмана. Было такое?

– Не знаю, какие указания вы имеете в виду. Но я лично никакие указания не выполнял. А поэтому и незаконные требования ко мне не поступали. Вы знаете, слишком непросто узнать правду, если выдергиваются из текста какие-то предложения, которые устраивают заинтересованных лиц. Так вот, я хотел бы видеть публикации полного текста разговоров, и тогда бы ко мне с подобными вопросами никто не обращался.

– Все-таки, разговоры на пленках Мельниченко реальные или сфальсифицированные?

– Безусловно, разговоры были. Вопрос — в полном ли содержании, как они сегодня публикуются. Но я еще раз повторяю: я хотел бы видеть полные записи разговоров. Коль уж публикуете, и записи приобщаются к уголовному делу, то не нужно выдергивать предложения из контекста. От этого полностью меняется смысл. Кроме того, часть разговоров, которые были на пленках и приписываются определенным людям, на самом деле не могли им принадлежать.

– То есть реальные разговоры вкладывались в уста других людей?

– Просто при расшифровке записей тексты разговоров отнесены к авторству других лиц. Это я говорю потому, что один разговор приписан мне, тогда как об оперативной работе я, как прокурор, не говорил и не мог говорить.

Поэтому считаю, что к пленкам надо критически относиться, тем более что тут есть и заинтересованные лица. В свое время ко мне подходили, чтобы склонить на сторону против Кучмы. Я знаю одно, что разговоры шли, но он не убийца. Он мог сгоряча что-нибудь сказать, но это ни о чем не говорит. И я уверен, что если бы ему сказали, мол, давайте так поступим, он пресек бы это. Это мое личное мнение, я его не менял и не буду, как бы на меня не пытались надавить. При этом я уверен, что дело об убийстве Гонгадзе будет раскрыто.

– Многие считают, что за Мельниченко стояли влиятельные люди, которые «прикрывали» его. Вы знаете, кто покровительствовал экс-майору?

– Не хочу говорить, потому что воспримут, как будто я пытаюсь влиять на ход следствия. Но я считаю, что это один из тех вопросов, которыми следствие должно заняться.

– При вашем руководстве было возбуждено уголовное дело о «превышении должностных полномочий» представителями Минюста, когда его возглавляла Сюзанна Станик. Дело закончилось ничем. У Генпрокуратуры действительно не нашлось доказательств?

– Дело по факту противоправных действий должностных лиц Министерства юстиции возбуждалось, но окончательное решение по нему принималось, когда генеральным прокурором уже был Святослав Пискун. Хотя обида за возбуждение дела кое-кого до сих пор не покидает, тем не менее, я не интересуюсь мотивами прекращения дела.

– Несколько лет назад вы сказали о Пискуне: «В первый раз, когда он пришел, прокуратура стала коррупционной. И вижу, что все возвращается». Сейчас Генпрокуратура лучше, чем при Святославе Михайловиче?

– К высказываниям я всегда относился ответственно. Но должен сказать, что Пискун сегодня, безусловно, не тот, которым был в первый раз. Он многое понял, и когда он вернулся во второй раз, это уже был профессиональный руководитель. Тем не менее, ему следовало бы учесть прежние кадровые просчеты. Кумовства в прокуратуре не должно быть.

– Александр Мороз в одном из интервью заявил, что «Потебенько сделал все, чтобы защитить лиц, причастных к исчезновению Георгия Гонгадзе». Заявление политическое, но оно означает, что Мороз или вы знали, кто причастен.

– Что я могу сказать: на каждый роток не оденешь платок. Если говорить о результатах борьбы с коррупцией за период моей деятельности на посту генпрокурора, то это был самый результативный период по направлению дел в суд. Возможно, Александр Мороз, допуская такое высказывание, либо не поинтересовался данными госстатистики либо не сориентировался, что такое коррупция. Чтобы заявлять, что «Потебенько сделал все, чтобы защитить причастных к исчезновению Гонгадзе», необходимо знать, кто же эти лица. Если Морозу о них известно, то почему он до сих пор не явился в прокуратуру и не дал официальные показания в качестве свидетеля? Значит, он уклоняется от этого, и тем самым скрывает преступников.

– Смерть Юрия Кравченко и результаты расследования Генпрокуратурой уголовного дела вызвали большой резонанс. Можете дать свою оценку результатам расследования?

– Оценку результатов расследования дела я дать не могу, поскольку с этими материалами не знаком. С Юрием Федоровичем на разных этапах у нас были неоднозначные отношения, и об этом известно не только бывшим замам Кравченко, но и моим.

Приходя на должность генпрокурора, я откровенно сказал Кучме, что с Кравченко у меня непростые отношения. Но в процессе работы отношения у нас сложились исключительно деловые. Это был горячий по характеру руководитель, но профессионал. Я убежден, что под давлением тех, кто в средствах массовой информации обвинял его в совершении тяжкого преступления, устраивал слежку и угрожал арестом, он психологически сорвался и покончил жизнь самоубийством. Другой версии гибели Кравченко я не вижу.

– Сейчас многие говорят о необходимости реформирования прокуратуры.

– Реформы необходимы, но одновременно всей правоохранительной системы. Следствие должно быть независимым не только от прокурора, но и от оперативных служб МВС, СБУ и налоговой. Больше всего беззакония творится при проведении оперативной работы. Подчинение одному руководителю следствия и оперативной работы недопустимо. Нужно создать независимый аппарат для расследования дел, возбужденных в отношении государственных, экономических, хозяйственных преступлений, преступлений против личности. Но при этом, если прокурор видит, что дело расследуется необъективно, у него должно быть право в исключительных случаях изымать дело и поручать расследование своему помощнику. Окончательным арбитром должен быть суд.

– Вы не баллотировались в парламент V созыва. На досрочных выборах планируете вернуться в Раду?

– Я считаю, что Верховную Раду нового созыва должны представлять молодые, перспективные кадры, имеющие экономическую и юридическую подготовку. Два созыва работы в парламенте считаю исчерпывающим сроком, чтобы реализовать свои возможности в законотворчестве. Тот, кто свою судьбу связывает с постоянным представительством в Раде, преследует собственные интересы.

– Вы видите различия между работой Генпрокуратуры сейчас и во время вашего руководства?

– Такого вмешательства в деятельность Генпрокуратуры как сейчас, никогда не было. Раньше, если бы депутат попытался протежировать свой интерес через прокуратуру, его бы исключили из партии. Я не говорю, что таких обращений не было вообще, но они носили другой характер. Тогда никто не «советовал» следователям, как ему поступить. А сейчас депутаты позволяют себе давать оценки, что вон тот невиновен или виновен. Как ты можешь определить, если этот вопрос входит в компетенцию следователя и суда?